Возможно ли создать теорию посредством иного рассудка?

*

На нижеследующее рассуждение меня побудило ознакомление с трудом А. Рясова “Едва слышный гул”, где в краткой форме дается обработанная сводка произошедших на других языках исследований звука. При немалой примечательности материала, создается устойчивое впечатление, что исследование звука не происходит изнутри него, оставаясь теорией, основанной оптическим мышлением.

Эта теория, несомненно, старается начать расти изнутри объекта своего изучения – звука. Постепенно порывая со своими оптическими корнями, она размывает границы между модальностями, объединяя глаз и ухо в познавательных усилиях. Но эффективного союза, по крайней мере на мой непрофессиональный взгляд, там не обнаруживается.

Многообразие теперешнего мышления о ментальной специфичности различного рода обнаруживает аналогичное затруднение, которое, однако, затруднением для деятелей пси-наук и не кажется. Ментальная специфичность, понятие близкое к психопатологии, но освобождённое от клинических коннотаций, познается ее носителем через те неудобства, которые доставляет. Зачастую будучи не столь автономной, познаётся она посредством того инструментария, который предоставляет ей инстанция внятного и отчетливого рассудка, а также посредствам сравнения с ним.

Существует немало наук, старающихся достоверно и заботливо репрезентировать ментальную специфичность. Однако сама она оказывается лишена собственной теории и голоса.

На то есть веская причина: те, кто опознал себя в названном качестве, не хотели бы мыслить изнутри своей специфичности, представляющийся как слабость. Перспектива рождения теории иного рассудка изнутри него самого рискует лишь подчеркнуть эту слабость и оказаться чуждой проблемам людей. Ведь эта теория, найдись она быстро, вряд ли обслуживала бы интересы исправления\выздоровления, она скорее исследовала бы возможности усугубления и построения вокруг себя такой жизни, при которой ментальная специфичность не казалась бы неудобной.

Можно предположить, что антипсихиатрия с ее гуманистическими намерениями была теорией, сделанной посредством иного рассудка. Но создавалась она деятелями академической (психиатрической) и культурной среды и изнутри этих сред. Поэтому несмотря на явную симпатию этого движения к ментальной специфичности, оно всё равно оставалось формой “опеки” иного рассудка со стороны внятного. Солидарность не равна единству.

*

Кому в таком случае может быть пригодна такая теория, если она будет создана? Вряд ли кому-то помимо носителей иного рассудка.
Здесь и стоит попробовать дать определение этому туманному понятию. Иной рассудок протеичен по своему существу и проявляется скорее в своей функции, которая заключается в осознании своей инаковости, принятии её и затем преображении себя и окружающих посредством своих свойств, вращающихся в орбите ментальной специфичности. Эти свойства в какой-то момент и становятся наилучшим инструментом достижения цели. Несколько романтизируя это понятие, можно сказать, что иной рассудок превращает свою слабость в судьбу, неизбежную задачу, которую необходимо выполнить.

Неисчерпаемость этого определения и протеичность понятия иного рассудка, обусловлены невозможностью полного словесного его описания. Что не названо, того просто нет, и иной рассудок приобретает черты мистического и даже религиозного познания, имея при этом насущность в этическом требовании. Иной рассудок следует назвать позицией с которой осуществляется познание вещей этого мира, требующей, однако, отчуждения от собственного я. Иной рассудок является программой, хоть себя как программу и может не осознавать. Содержанием этой программы является другая жизнь, невозможная к предположению носителями внятного рассудка.

Не стоит всё же воспринимать иной рассудок изменённым состоянием. Его носитель полностью с ним отождествляется, не предполагая какой бы то ни было надстройки поверх внятного рассудка. Иной рассудок не имеет предшественника и последователя. Внятный рассудок может предшествовать ему хронологически, но между ними отчетлив эпистемологический разрыв, объяснимый только посредством внешних самому рассудку факторов.

Иной рассудок может состояться в своем качестве только внутри соответствующего сообщества, иначе он будет раздавлен повседневностью. Сообщество является необходимым звеном между жизнью частной и жизнью общей. Взяв обозначенную выше параллель подходов к познанию ментальной специфичности и религиозного сознания и невозможность сочетания мирской жизни с христианскими догматами, можно предъявить ранние христианские сообщества (экклезия) в качестве примера такого существования иного рассудка.

Мужи апостольские, предшествовавшие апологетам, разработали формулу доверия и подчинения своей вере, собственного исповедания. Апологетика занялась изобретением веры публичной, представленной вниманию других, которая хоть и может быть воспринята во внутреннем кругу, но предназначенная убеждению других в некой истине, которую нельзя игнорировать. До момента, пока вера не будет доказана публике, ее носитель будет восприниматься как представитель иного рассудка, с которым невозможно солидаризироваться потому, что мышление неясно в своих основаниях.

Событие — то, что непредставимо и невозможно до момента своего появления, “то, что случается, притом не являясь случайностью”, то, чего нельзя увидеть иначе, как оглядкой на прошлое, требующего раскрытия в насущном. Событие в связи с таким определением кажется родственным значительному природному явлению, чему-то наподобие глобального изменения климата. Действительно, намеренно породить человек его неспособен, но ему открыто обнаружение события, учреждение события и участие в нем. Событие имеет ход посредством его участников, подмеченное нами событие становится видно вследствие того, что кто-то его обосновывал и защищал его образ от недоброжелателей, занимался основанием сообщества верности событию и подводил теоретическую базу, вследствие которой вся мировая история начинает казаться подготовлением к тому, что некоторое время назад преобразило все.

Если до внешнего круга был донесен факт события и продемонстрированы аргументы в пользу его истинности, то сообщество способно превратиться во внушительную силу, претендующую на тотальность участия. Иной рассудок улавливает событие, и если находится пространство пригодное для сообщества, то он приобретает все шансы перестать быть иным, приобретая возможность убежденного участия.

Следовательно, уже сейчас можно разрешить поставленный в заглавии вопрос: доступно создать теорию посредством иного рассудка, но создавший ее рассудок перестанет быть иным, т.к. окажется проявлен в своей истине. Для иного рассудка обнаружение устойчивого созерцания и порождение вследствие него теории равно преображению, которое, тем не менее, не исцеляет от страдания, но интегрирует его в участие. Конфликты с нормативностью при всем этом продолжают существовать, но вместо объекта зависти\презрения они становится полем для завоевания его своей истиной.

ПЛАТОН ЛЕСУХИН

философ
психоаналитик
Автор Telegram-канала стульчик