«Даже если наша парадигма не выявила ничего другого, хотя бы она показала, что стоит только предоставить людям возможность открыться — и они с готовностью ею пользуются»

Pennebaker & Chung

Представьте, что вы пришли к врачу, рассказали о своих проблемах (физических или ментальных), и, закончив рассказ, услышали: «Есть один инновационный метод, который должен ускорить ваше выздоровление. Всё, что для этого нужно, — ручка и лист бумаги». В зависимости от вашего бэкграунда, это может прозвучать, как вдохновляюще, так и достаточно подозрительно. Направление психотерапевтических техник, которое называется писательской терапией (writing therapy), а также одна из его самых проработанных форм — экспрессивное письмо (expressive writing), имеет почти сорокалетнюю академическую историю и неопределённо долгую традицию за пределами официальной психологии. Основной принцип этих техник — переработка значимых эмоциональных переживаний с помощью регулярного письма. Парадоксально, но сегодня писательская терапия одновременно считается и хорошо обоснованной научной практикой, и экспериментальным методом, находящимся на границе между доказательной и альтернативной медициной.

Одна из проблем писательской терапии — это её определение. В узком смысле писательская терапия — это использование письма в рамках терапии, часто под руководством специалиста. Одна из её разновидностей — экспрессивное письмо, структурированная методика, разработанная Джеймсом Пеннебейкером. Обычно она предполагает ежедневные сессии по 15-30 минут, во время которых человек описывает свои переживания, касающиеся эмоционально значимых событий, например, травматичного опыта. В более широком понимании, которое встречается в популярных и журналистских источниках, под писательской терапией подразумевается любое текстовое выражение эмоций, оказывающее положительное влияние на самочувствие (Garfinkel, 2016). Такой подход позволяет находить истоки этого метода в доисторических временах.

Особая сфера применения писательской терапии – это её использование людьми, переживающими галлюцинации, бредовые идеи и психотические эпизоды. Хотя научных данных об этом пока немного, случаи использования писательской терапии (в широком понимании) среди людей с подобными состояниями стали заметным феноменом в интернет-культуре. Во-первых, широко известны личные блоги людей с шизофренией или галлюцинациями и бредовыми переживаниями, связанными с другими медицинскими состояниями. Обзоры таких страниц на VK, Одноклассниках или Facebook стали популярным жанром на русскоязычном YouTube. Во-вторых, советы людям с шизофренией вести блог или писать книгу о своём опыте стали заметной частью фолк-психологии. На форумах вроде Двача или Reddit пользователям, переживающие галлюцинации и бред, часто рекомендуют делиться свои опытом, предлагают написать «об этом» книгу. Иногда такие советы сопровождаются ссылками на экспрессивное письмо как на метод с доказанной эффективностью.

Писательская терапия опирается на данные клинических исследований, когнитивной психологии и психолингвистики. Её можно практиковать бесплатно, почти в любых условиях, у неё почти нет противопоказаний. Однако есть некоторые подводные камни.

Этот текст — не инструкция и не руководство по применению писательской терапии или экспрессивного письма. Это обзор и набор размышлений ума на тему.

Начну с краткого обзора.

Не держи в себе

Академическая история экспрессивного письма начинается в середине 1980-х годов, когда Джеймс Пеннебейкер и Сандра Билл опубликовали статью, в которой показали, что письмо о травматичном опыте в течение 15–20 минут в день на протяжении нескольких дней связано с улучшением ментальных и физических показателей испытуемых. Их первоначальное объяснение строилось на гипотезе подавления – люди, которые не могут поделиться своими переживаниями, испытывают ментальный и физический стресс. Когда обсуждение травматических событий с другими людьми затруднено (например, из-за стигматизации жертв сексуализированного насилия), письмо оказывается безопасной и более доступной альтернативой разговорам с другими людьми (Pennebaker & Beall, 1986, p. 274). Один из практических выводов из этой гипотезы заключается в том, что наиболее полезно экспрессивное письмо должно быть для тех людей, чей статус ограничивает возможности открытого выражения эмоций (Pennebaker & Chung, 2012).

К концу 1990-х годов анализ эмпирического материала позволил Пеннебейкеру и коллегам выдвинуть гипотезу, что ключевым терапевтическим механизмом экспрессивного письма является осмысление пережитого опыта и построение связного нарратива (Pennebaker & Seagal, 1999, pp. 1248–1251). Хотя схожая гипотеза присутствовала в изначальном исследовании, там она играла несущественную роль (Pennebaker & Beall, 1986, p. 280).

Для количественного изучения экспрессивного письма, Пеннебейкер и его коллеги разработали собственную программу для анализа текстов, написанных в рамках терапии (Pennebaker et al., 2001, pp. 17–20). Этот инструмент продемонстрировал, что использование таких слов и конструкций как «потому что», «понял(а)», «осознал(а)» связано с улучшением показателей здоровья. Другое открытие состояло в том, что более частое использование местоимений первого лица единственного числа («я», «мне», «мой») связано с некоторыми негативными симптомами – чувством изоляции, подавленности. Напротив, использование местоимений «мы», «нас», «наш» было связано с улучшением симптомов (Pennebaker & Chung, 2012; Tausczik & Pennebaker, 2010, pp. 34–37). Благодаря этим наблюдениям Пеннебейкер и его коллеги получили возможность изучать не только терапевтический эффект экспрессивного письма, но и то, как меняется язык в процессе терапии, как связано то, как человек пишет и то, как он_а себя чувствует.

Механизмы социальности письма описаны в коллективной монографии автор_ок, принадлежащих к энактивистской традиции — направления, объединяющего чилийскую школу нейробиологии и феноменологическую философию. Вербальное выражение переживаний может создавать эффект интерсубъективной валидации: использование языка само по себе предполагает необходимость «перевода» внутреннего опыта для потенциального сообщества (Depraz et al., 2003, pp. 78–79).

Кроме того, исследования в области позитивной психологии, в которых предлагались модификации экспрессивного письма, побудили Пеннебейкера задуматься о том, может ли письмо не о негативных переживаниях, а о положительных аспектах травматического опыта или об «интенсивно позитивных событиях» давать схожий терапевтический эффект (Pennebaker & Chung, 2012).

С момента своего появления экспрессивное письмо собрало солидную эмпирическую базу, свидетельствующую в пользу эффективности метода, однако её доказательная сила остаётся предметом дискуссий. Поскольку проводить исследования экспрессивного письма относительно дёшево и просто, стало появляться весьма много научных статей сомнительного качества. Ради публикаций, исследователи проводят небольшие испытания (часто на студентах), в которых метод писательской терапии тестируется для лечения чего угодно. Некоторые исследования совмещают экспрессивное письмо и практики альтернативной медицины, например, иглоукалывание. Кроме того, стремясь к новизне, автор_ки нередко тестируют не классическое экспрессивное письмо, а его модификации — такие как «письма благодарности», «осознанное письмо» или «позитивное ведение дневника» (“gratitude letters”, “mindful writing” and “positive journaling”), что усложняет оценку того, насколько метод эффективен.

Шизофрения и галлюцинации

Хотя экспрессивное письмо изначально разрабатывалось для работы с травматичным или просто тяжёлым опытом, в последние годы исследователи начали изучать возможность его применения при психотических расстройствах, включая шизофрению и шизоаффективное расстройство.

Кейс-стади 2022 года описывает случай применения экспрессивного письма в сочетании со стандартным уходом у 24-летней пациентки, у которой было диагностировано шизоаффективное расстройство. Сначала она писала о травматичном опыте, затем ей предложили переключиться на менее тяжелые переживания. Пациентка писала о повседневных событиях, своих сильных чертах и надеждах на будущее. Как сообщает статья, уже спустя два дня у пациентки прекратились галлюцинации, и она стала чувствовать себя куда менее подавленно (Septiana et al., 2022). Хотя экспрессивное письмо, вероятно, способствовало эмоциональному восстановлению, сотрудники медицинского центра продолжали оказывать стандартный уход и, наверняка, на время эксперимента уделяли ей больше внимания, чем обычно. Другими словами, это исследование описывает экспрессивное письмо как дополнительный метод к основному лечению.

В исследовании 2023 года проверяли, может ли экспрессивное письмо помочь людям с шизофренией. Пациентки в экспериментальной группе записывали положительные переживания и также получали стандартный уход, в то время как в контрольной группе лечение пациентов осталось неизменным. Хотя испытание зафиксировало улучшение по нескольким показателям, у него было несколько методологических ограничений. Во-первых, в таком формате трудно говорить о полноценном «ослеплении» исследования — участники знали, к какой группе они относятся. Во-вторых, кроме самого письма, женщины из экспериментальной группы получали больше внимания и поддержки от медсестёр. Поэтому не совсем ясно, что именно принесло пользу — написанные слова или дополнительная поддержка персонала. В этом случае тоже затруднительно говорить о терапевтическом эффекте письма самого по себе (Tang et al., 2023).

Подводные камни

Прежде всего, я не стремлюсь порекомендовать читателям экспрессивное письмо, как не стремлюсь рекомендовать не пробовать этот метод. Всё, из чего состоит это текст – это разумные мысли человека, не являющегося специалистом в психиатрии или психологии, которые можно заново подумать до, после или во время применения писательской терапии и экспрессивного письма.

Относительная простота и низкая инвазивность этого метода способствовали его широкому распространению, в том числе в области альтернативной медицины и духовных практик. Информация об экспрессивном письме и услуги по лечению того или иного заболевания письмом нередко соседствует с малоизученными методами лечения вроде психоделической терапии, натуропатии или практик осознанности. Не хочу сказать, что альтернативные практики – это нечто обязательно плохое, но, я думаю, полезно осознавать что-то в духе «Я вхожу в другую область медицины», — например, покупая курс иглоукалывания у того же специалиста, который ранее рекомендовал экспрессивное письмо.

Теперь — о психотических расстройствах. Прежде всего, стоит отметить, что существующих исследований на эту тему слишком мало, чтобы говорить о доказанной эффективности и безопасности метода. Перенос результатов исследований экспрессивного письма при депрессии и ПТСР на психозы сам по себе проблематичен, а в контексте публичного письма рисков становится ещё больше. Пеннебейкер сам подчёркивал, что экспрессивное письмо и публичное выражение эмоций — это разные процессы. Они могут усиливать друг друга, но изучаются отдельно (Pennebaker & Chung, 2012).

В исследовательских программах для пациентов с психотическими состояниями экспрессивное письмо, как правило, адаптируют, делая акцент на темах позитивной психологии — благодарности, надежде, собственных сильных сторонах, планах на будущее. Это связано с опасениями, что классический подход, предполагающий глубокую проработку травматического опыта, может усилить симптомы.

В отличие от этого, в публичных пространствах —личных блогах и в соцсетях — люди с психотическим опытом могут чрезмерно фокусироваться на самых тревожных, «странных» или «пугающих» аспектах своего опыта. Одна из предполагаемых терапевтических функций экспрессивного письма — это изменение перспективы автора. Однако фидбэк от сообщества может непредсказуемо влиять на этот процесс. Иногда, если люди пишут для анонимной аудитории имиджбордов или поклонников шок-контента, они могут начать акцентировать внимание на наиболее ярких и пугающих аспектах своих галлюцинаций или бреда. Есть несколько достаточно известных и более андеграундных каналах и блогах, в которых подобное внимание со стороны публики способствовало тому, что авторы всё больше фокусировались на «странностях» своего состояния.

Умершая в 2023 году Мария Царёва была одной из самых известных блогерок Рунета, рассказывающих об опыте жизни с шизофренией. Не думаю, что сейчас возможно осмысленно говорить о том, насколько влияние аудитории было благотворным или вредоносным. Однако можно заметить, что Мария свободно писала о своих состояниях, влиянии лекарств и о том, как всё это влияло на её отношения с другими людьми. Аудитория, которая во многом состояла из людей, связанных с культурой российских имиджборд, активно делилась самыми «необычными» текстами Марии, заимствовала её особые языковые обороты, превращала часть контента в мемы. Мария видела такую обратную связь и продолжала писать в таком ключе.

Совсем иного подхода к выражению своего состояния придерживается авторка канала SCHIZOPHRENIC TALKS. Канал ведёт аспирантка философского факультета, изучающая и практикующая феноменологию. Контент этого канала никак не сводится к описанию психотических состояний, в нём куда больше просветительских материалов, философии и просто лайфстайл блогинга. В том, что касается описания опыта жизни с диагнозом шизофрении, авторка стремится критиковать мифы, связанные с болезнью, не гиперболизируя психотические состояния и не сводя их чему-то пустяковому. Пересечение опыта болезни и опыта философского открывает для авторки возможности письма, недоступные для многих феноменологов, интересующихся «психопатологическим» опытом – Минковского, Мерло-Понти, Галлахера, Ратклифа.

Ещё одно явление, о котором стоит упомянуть в контексте писательских практик, особенно среди нейроотличных людей, — это гиперфиксация. Она часто наблюдается у людей с расстройствами аутистического спектра и выражается в интенсивном, длительном сосредоточении на определённых темах, действиях или даже людях — иногда в ущерб каким-то другим сферам жизни. В ситуации с письмом это может означать, что вместо интеграции эмоционального опыта письмо усиливает фиксацию на отдельных событиях, фигурах или интерпретациях, затрудняя эмоциональную гибкость. Потенциально письмо может предоставить возможность для безопасной и даже продуктивной проработки предмета гиперфиксации. Например, несколько стихотворений Софьи Сурковой, посвящённые Пабло Эскобару, по мнению авторки, стали результатом гиперфиксации на Эскобаре.

Другой опыт, письма в состоянии гиперфокуса описывает Елена Ревунова. Это состояние глубокой концентрации на одной задаче, при котором человек может игнорировать внешние раздражители. Елена пишет:

И, конечно, когда речь заходит об интернете, нельзя не упомянуть буллинг. Существуют страницы на VK и Telegram, где собирают блоги людей с психическими особенностями. Некоторые участни_цы таких сообществ проявляют уважительный интерес, другие же открыто оскорбляют автор_ок, занимаются деанонимизацией и травлей.

И... что дальше?

Единственный совет, который я могу позволить себе дать как неспециалист в области психического здоровья, касается не самого экспрессивного письма, а взгляда на него. Эта практика существует не только в терапевтическом поле — её поэтическое измерение не менее значимо. Письмо становится способом взглянуть на уже написанное с позиции читателя и исследователя — сравнить его с практиками, описанными в научной литературе, и их предполагаемыми эффектами. Это не означает, что стоит «медикализировать» стихи, дневники или прозаические зарисовки, — напротив, чрезмерное приклеивание ярлыков вроде «письма благодарности» или «травматического письма» может только обеднить опыт. Но благодаря знакомству с результатами психологических исследований (например, через PubMed или eLibrary) можно не столько «узнать диагноз», сколько обнаружить, как работает язык, через который мы себя строим. Такое сопоставление может помочь лучше понять, как именно работает письмо: не только как терапия, но и как форма символического действия — выстраивания повествования, фиксации идентичности, придания опыту формы, которая делает его переносимым.

Для чего?

Ну, во-первых, это красиво ...

P.S. Перед тем, как дать ссылки на тексты нейроотличных людей, я предварительно просил их разрешения, когда это было возможно. Для безопасности и комфорта письма других людей прошу читателей поступать аналогично.

ГЛИКЕРИЙ УЛУНОВ

Социолог, аспирант НИУ ВШЭ, участник Научно-учебной группы «История российской психиатрии: новые подходы к изучению». Поэт.

Telegram канал автора: клуб любителей маргарина

Источники